Три мистические истории

Предназначался я тогда в армии, собирался в командировку, куда — нам не проронили, однако перед этим разрешили отчих проведать. И тут родительница перед отъездом суёт мне иконку, крохотную этакую, на верёвочке, и крестик. Мне - коммунисту. Я уложил иконку на стол, толкую — что ты придумала, забери свои «легенды»...Наезжаю в доля, и тут токмо уведомили: в Афганистан летим. И что-то меня вдруг дёрнуло, написал матери, мол, пришагали то, что пускала перед отъездом. И буквально за подевай до нашего отлёта получаю конверт, а в конверте иконка, завёрнутая в бумажку, на коей текст молитвы и надпись: «Разбирай любой подевай три раза». Я ещё усмехнулся - что рецепт, ей-богу, - три раза перед едой!
Ну-кася вот... Что этакое Афган, сказывать никому не нужно, на нём многие обожглись, начиная с бриттов; помните, у Киплинга: «Закат шамать закат, ост шамать ост, и им сроду не поладить...»Раз ссадили меня с группой в восемь человек минировать в скорбях объект. А душманы вертолёт, на коем нас привезли, очевидно, засекли. Ну-кася и взяли нас в виток. Ущелье узкое, вертолёту под обстрелом не унестись, для БТРов стези нету, троп тутошних мы не осведомили, и карта в этих концах не помощник. Однако под обстрелом кое-как обходными отрогами продвигаемся к своим.
Продовольствие кончились, нашли павшего верблюда, с запашком уже, пришлось шамать... По утречкам росу со скал слизывали. И вот очередной ночью вышли в незнакомое ущелье. Ориентацию утеряли целиком, звёзды чужие — никак не определишься, куда шествовать — туманно. Тут кто-то из моих проронил: тут мы все и уляжемся!
Я гляжу, спереди на фоне светло-серых скал чёрная тень человечья, токмо торжественная - раза в два торжественнее обыкновенного человека. Демонстрирую на неё ребятам, а они не лицезрят, толкуют, это тебе от голода мерещится. А тень мне ручкой размахивает, шествуйте, мол, за мной. Я механично иконку материнскую на груди нащупал и вдруг поверил, разумеется и чего мы теряли. Повёл я ребят за этой тенью. Шествовали по какому-то каменному лабиринту, залезали в этакие узкие места, что с вещмешком и автоматом не протиснуться. Ребята уже брюзжать приступили: Сусанин, заведёшь...
Совершенно из сил выбились - ложись и помирай!Тут светлеть стало, горы распрекрасные, золотистые, твердь розовое с ультрамариновым... И тень пропала!Что сооружать?Забрались на теснейшую вершинку оглядеться, а внизу, прямиком под нами, — советский блок-пост!Ну-кася, рванули мы из финальных сил, а с поста орут: «Стоять, строчить будем!» Уж больно оборвались мы за эти дни... Иконку эту я сейчас пуще золота экономлю, помирать буду - сыну её завещаю...
Старичок на дороге
А эта история с Василием Степановичем стряслась, моим ведомым. Подевало было этак. Вернулся он с фронта в наше уселось Кременки, посадили его на машину — председателя колхоза возить. Пост хорошая, машина чуточная, какие сейчас джипами кличут... «Велес», то ли «Виллис»... Разумеется, «Виллис», американская машина. И платят четыре, и не увесисто, разумеется и у председателя чего попросить вечно можно. Тем более партийный. Ну-кася вот, год трудится, прочий. И всё четыре.
Раз зимой призвали председателя в ночь-полночь в зона. Тогда этак было — партийные разумеется шефы трудились и днём и ночью; призовут и поедешь... Ну-кася вот, поехали они, а на попятном пути председатель разрешил заскочить на хуторок к пасечнику, мёду, что ли, взять или прополису. Однако не смогли - стезю мощно замело. Ну-кася и разрешили возвращаться прямиком, чтоб не кружить. Едут, едут, а тут пурга всё мощнее и мощнее, чистый буран разыгрался.
И вот темень, стезя пропала, бензин кончается, председатель на Василия орёт, куда, мол, ты меня завёз!Желая сам велел этой ценный ехать. Устрашились они чрезвычайно. Василий уж на что партийный, а сам про себя лопочет: «Господи, токмо выведи, не дай в поле закоченеть волкам на съедение, иконы из чулана попятно в избу верну, свечку в церкви поставлю...»
Вот стоят они посреди бурана, что сооружать — не знают, хлад до костей, бензин вот-вот кончится, и всё... Тут глядят, сходит из бурана старичок. Старенький, сутулый, чуточный этакий. И откуда взялся?! А он подходит, ухмыляется и толкует:— Что, потерялись?Ну-кася, езжайте за мной потихоньку, я хоть в Кременки и не собирался, не уважаю я их, однако вас уж выведу... — И пошёл спереди.
Василий пускай рулить за ним прямиком по полю, снег фундаментальный, рытвины, однако ничего — не забуксо вал ни разу. Уж вроде и бензин кончиться должен, а машина всё едет. Выбирались они, выбирались, и вдруг председатель ревет:
— Гляди, наша храм!И истина, из бурана уселось показалось, разумеется и буран вроде поутих. Василий «Виллис» застопорил, чтоб старичка-то поблагодарить, а его и нету. Туда, сюда - нету... А председатель ещё толкует:— Чудной какой-то старичина, незнакомый, не из наших, подозрительный. Нужно бы на всякий случай в компетентные органы уведомить...Ну-кася, Василий Степанович председателя домой отвёз - и в храм. Заходит, а что и что - не знает, неверующий ведь; ну-кася, к батюшке подошёл, всё рассказал, желаю, толкует, самую дорогую свечку поставить. Куда токмо, не знаю. Батюшка свечку ему дал и повёл к огромный престарелой иконе. Василий на икону посмотрел, побледнел, разумеется что закричит:— Это же он!
— Разумеется кто он-то?— даже устрашился батюшка.
— Разумеется старичина, кой нас из бурана вывел!Пунктуально он!Что живой!Тут батюшка на колени перед иконой — бух!И пускай молиться. И Василий на колени, токмо молитв он не осведомил и прямо-таки крестился.
Ну-кася, на вытекающий подевай все Кременки про этот случай гудели. Председатель тоже в святилище зашёл, на икону посмотрел, пятнами красными укрылся, помалкивая вышел. А чрез кой-какое эпоха храм нашу прихлопнули. Что народ ни трепыхался - никчемно. Четыре хоть не снесли... Председатель, истина, тоже недолго тут протрубил; чуял, что на него народ косится, вскоре в прочее точка перевёлся.А Василий остался, разумеется. Из партии не вышел, что, толкует, я из партии выйду, если партийный билет под Москвой получал в сорок первом. Однако образ Серафима Саровского у него в избе вечно с тех пор висела.
Гадание у Карибского моря
Случилось это с русскими туристами на Карибском море. В глухую деревушку на западном побережье они заехали случаем; водитель «Пегасо», впервой ехавший этим маршрутом, промахнулся поворотом. Однако уж один заехали, разрешили стать, тем более что ехали продолжительно, а эпоха пришагало обеденное. Водитель, стюардесса и гид укоренились стряпаться пикник, а туристы разбрелись по деревеньке.
Лёгкий  прибой Карибского моря, снежный песок с почерневшими осколками вышвырнутого дерева то тут, то там, дырявые рыбацкие лачуги под пальмовыми кровлями, тощие обнаженные чёрные псины, похожие на поросят, и этакие же тощие чушки, похожие на   цыганских псин, грифы  с ощипанными шеями на торжественных деревьях на краю деревеньки — экзотика...
К   троим туристам удалившимся отдаленнее всех от сверкающего автобуса и складных столиков с закусками, подошёл деревенский обитатель. Заговорил, ухмыляясь,- снежные зубы на чёрном рыле. Из троих один— Анатолий Сергеевич — осведомил английский. Тутошний по-английски тоже кое-как изъяснялся. Тутошний толковал, Анатолий Сергеевич переводил:
— Мужики, он толкует, что вон в той роще существует чистый чернокнижник вуду. Толкует, что за пять песо можно  получить пророчество на дальнейшую существование. Шествовать, толкует, три минуты.
Туристы переглянулись. Двое, что не осведомили английского, ухмылялись. Одинешенек Василий — недоверчиво. По  профессии журналист, он приучил себя к скепсису и к словам о вуду, природно, отнёсся скептически. Зато его приятель Саша — романтическая давя, несмотря на экономическое образование и унылую бухгалтерскую деятельность   на небольшом предприятии в провинциальном Воронеже, - затеплился.
Анатолий Сергеевич пожал плечами: - А чего бы и не сходить?Я вообще-то чаял, что на Кубе вуду не осталось после революции... — Про чудную и малоизвестную религию вуду что-то слышали все трое. Что-то связанное с зомби, с предсказанной или назначенной кончиной, с провидением предбудущего. Чепуха, разумеется, однако отчего ж не полюбопытствовать; ведь и ехали на Кубу за экзотикой.
Деревенский   провожатый поистине  за   несколько минут довёл их до чуточной хижины в глубине пальмовой рощи. Вовнутрь их не распустили. Из тёмной хижины вышел чуточный тощий старик-негр,   посмотрел по очередности на всех троих, взял за ручку Сашу и повёл под пальмовый навес за хижиной. Они уселись на жёсткие циновки, старичок взял Сашу за ручки и, глядя ему в очи и мерно покачиваясь, что-то глухо, с подвываниями забубнил.
Сидели они этак минут пять, однако Саша там сказывал, что ему показалось, будто отошло чуть ли не полдня. Там старичок позвал провожатого из деревни и Анатолия Сергеевича. Он толковал, провожатый переводил, а его слова, в свою черед, переводил Анатолий Сергеевич. По словам старичка, получалась целая чушь. Вроде бы что Саша станет очень-очень богатым и влиятельным народом, у него будет всё — полным-полно денег, огромный дом, красавица-жена, чуть ли не частный самолёт. Анатолий Сергеевич даже развеселился, покудова переводил. Всё это напоминало ему гадание цыганок на вокзале.Там они вернулись к экономлю, где уже вовсю веселился случайный пикник, и рассказали о своём приключении прочим, разумеется, приукрасив и добавив романтических частностей. Все тут же пожелали шествовать к чернокнижнику, однако идейны снесенный гид категорически противоречил, разумеется и ехать до отеля было ещё порядочно, а солнце уже клонилось за лохматые головы прибрежных пальм...
Припомнили своё приключение трое русских туристов лет чрез пятнадцать, когда Саша стал одним из первых богатых людей на руинах Советского Альянса. Добротное экономическое образование и явственный бухгалтерский талант вдруг угодили предельным — куда предельным, чем журналистика, - преимуществом. Саша стал чистым олигархом, и у него было поистине всё. Он даже собирался сызнова смотаться на Кубу и разыскать того чернокнижника вуду, что предсказал ему этакое счастье.
Анатолий Сергеевич вышел на пенсию. По телевизору он несколько один лицезрел Сашу и осведомил, что тот взлетел. Однако его терзало одно обстоятельство. Слова старика-вуду он перевёл тогда Саше не до шабаша — не желал уродовать расположение и впечатление от тороватого пророчества. Старичина предрёк туристу из Советского Альянса предельное щедрость. И не промахнулся. Однако ещё чернокнижник предсказал, что, разжившись, Саша погибнет от ручки сердитого незнамого, от пули, коя попадёт ему прямиком в сердце!В тотальном, чернокнижник не промахнулся и в этом...